Доедать не обязательно - Ольга Юрьевна Овчинникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, – коротко отвечает Ириска, оборвав её смех в наивысшей точке. – Я тебя плохо слышу! Здесь телефон почти не берёт!
– Эм… А логика?
– Понимаешь… – подруга враз становится словоохотливой, начиная тараторить: – Я тоже не могла понять. Но есть такой цистит, идиопатический. Типа от стыда. В общем, если антибиотики не помогут – дерзай…
– Ragazza, guarda, delfini31! – слышится возбуждённое в трубке, и связь обрывается.
Соня тупо глядит на экран телефона: на заставке стоит фотография рук мужчины, сделанная случайно, когда он резал на доске авокадо. Руки… Руки…
– Дурдом какой-то… Ну, обоссаться теперь!
Соня берёт леечку и поливает подружкин цветок водой с удобрениями, купленными накануне, – тонкая желтоватая струйка льётся бесшумно, наглядно демонстрируя то, что требуется сделать.
– Когда-нибудь ты зацветёшь, – упрямо твердит Соня.
Щёлкает входная дверь, – это мужчина. Соня оставляет лейку и радостно бежит встречать: как и всегда утыкается носом во впадинку у плеча, вжимается, обнимает. Забирает из рук пакет с продуктами. Мужчина хладнокровен и отстранён больше обычного. После недавнего он стал замкнут и молчалив, так и не объяснив ей, что стало с лампой. Починил её, правда, уже на следующий день, невероятным образом воссоздав из кучи помятых частей.
Соня утаскивает пакет на кухню и разбирает его: сверху ворохом лежат синие фантики, напоминающие про кассиршу, и она запрещает себе думать об этом, запрещает ревновать. Выуживает их, пахнущие кокосовой стружкой, сминает.
…На обед – рис. Соня берёт палочки, ёрзает на стуле. Кладёт их. Кусает губы, покрываясь пунцовым румянцем. Снова берёт. Тыкает и порывисто возит ими по тарелке, будто бы это нож.
– Леди, Вы в порядке? – спрашивает мужчина, бросив взгляд на её измождённое лицо.
– Кажется, у меня… – запинаясь, отвечает она, – цистит.
– Та-а-ак…
– Есть мнение, что нужно… В общем… – и её жалобное повествование смущённо обрывается.
– Что, леди? Говорите уже, – ловко и аккуратно он подцепляет палочками рисинку и отправляет её в рот.
– В общем… – пыжится Соня и опять умолкает, бессмысленно гоняя еду туда-сюда.
– Н-н-ну? – громкость его голоса в разы возрастает, терпение на исходе.
Набрав полные лёгкие воздуха, она зажмуривается и выдаёт:
– Я должна пописать тебе в ладони.
Тишина длится недолго.
– И? – невозмутимо спрашивает он. – Это всё?
– Ну… По сути, это надо сделать трём незнакомым мужчинам.
– Ладно. Давайте, – не раздумывая, он встаёт и отбрасывает палочки – те с треском падают на стол, разлетаясь по сторонам.
– Но ты же мне… знакомый, – выдаёт Соня странную характеристику их отношениям, всячески оттягивая апробирование сомнительного метода.
– Начнёте со «знакомого», – передразнивает он. – Го в ванную.
– Что? Прямо сейчас? – что-то уж слишком быстро!
– А чего тянуть-то? – он говорит это уже на ходу. – Го писить!
Ванна занавешена шторкой. Соня отодвигает её и забирается внутрь, чувствуя ступнями гладкую поверхность эмали. Тревожно вздохнув, она садится на корточки и вцепляется пальцами в бортики. Мужчина опускается на пол по другую сторону и подставляет руку ей между ног, где неподвижно и держит. Не прикасаясь. От ладони идёт тепло. Ничего не происходит.
«Ну, давай же», – уговаривает себя Соня, не в силах выдавить и капли. Внизу всё угрюмо сжимается, как будто уставившись на незнакомую, да ещё и мужскую руку, которая при желании может потрогать там всё, что пожелает. В голове возникает спор. Первый голос нетерпеливо орёт: «Ну? Ты же хочешь! Я знаю!» И второй, мурчащий: «Даже не вздумай!»
Тишина становится гнетущей. Пахнет кокосовым мылом, методично капает из крана. Ноги затекают, и к тяжести в мочевом, куда натекло не меньше литра выпитой чашками воды, добавляется боль в суставах. В конец измученная внутренним диалогом, в котором побеждает упрямый голос, запрещающий ей производить столь интимный акт в присутствии кого бы то ни было, Соня утыкается в ладонь лицом:
– Я не могу.
Это признание в том, что она не доверяет мужчине всецело, что он чужой – пусть даже неосознанно, скрытно, – причём признание самой себе. Слепая зона, где уговоры бессильны.
– Прости… Просто мне нечем. Понимаешь? Нечем.
– Понимаю, – соглашается он, убирая руку. – Нечем.
– Я тебя потом ещё позову, ладно? – Соня виновато заглядывает ему в лицо, моргая склеенными от слёз ресницами.
– Ладно, – мужчина поднимается во весь рост и выходит.
Едва за его спиной закрывается дверь, как на дно ванны течёт струя, будто кто-то внутри открывает шлюзы! Соня включает душ. Вместе с облегчением к ней приходит лютая злость и одновременно глубочайшее ликование, будто воинствующий Некто отстоял своё непревзойдённое право быть. Она, Соня, может сколько угодно говорить о преданности и любви, а этот Некто будет блюсти независимость, точно какая-то дикая кошка.
Соня задёргивает шторку и льёт на себя водой, – та стекает по коже и воронкой уходит в отверстие ванны, забирая с собой улики. Под лопаткой тихонько ноет.
– Леди! – мужчина вырывает её из задумчивости, окликнув из комнаты.
Закутавшись в махровые полотенца, – одно на голове в виде чалмы, второе обмотано вокруг тела, – Соня спешит к нему.
– Да?
– Хочу показать Вам видео.
На экране в виде неподвижной заставки на ступеньках деревянного крыльца сидит женщина – некрасивая и нагая.
– Давай, – Соня с любопытством кивает, стягивает с головы полотенце, и влажные каштановые волосы прядями рассыпаются по плечам. – А про что там?
– Про золотой дождь, – охотно отвечает мужчина, приглашая её присесть к себе на колено.
Она послушно садится. Он нажимает кнопку просмотра.
Женщина на экране натирает себе пальцами между ног, кричит и запрокидывает голову, изображая страсть. Несколько последних движений, оргазмический вой, и в следующую секунду…
Соня, в застывшей руке которой зажато полотенце, вытягивает шею, не веря своим глазам. В сторону видеооператора брызжет щедрый фонтан! Это просто невероятно! Да как так?
Она, Соня, только что не могла выдавить и капли в ладонь человеку, которого любит, а эта тетёха… Она что, обдолбана? Мужчина жмёт на паузу, – его ожившие глаза блестят, как маслины. Соня тупо пялится на экран, – теперь там висит струя, застывшая веером, летящая в сторону зрителя. У этой женщины уж точно нет никакого цистита! Моргать не получается.
– Леди, Вы в порядке? Побыть с Вами? Ле-ди! – какое-то время мужчина трясёт её за плечо – безрезультатно.
Безвольную, он уводит её в спальню, кладёт на матрас, укрывает двумя одеялами.
«Золотой дождь. Ну офигеть теперь», – думает Грета, перелистывая страницу дневника. Там от третьего лица написано вот что: «Она хочет, но не может при нём. Ложь с «нечем» уже не катит. В голове вразнобой орут голоса. Сначала она уговаривает себя, просит: «Ну же… Ты ведь хочешь»… Потом посмеивается: «Нет, ну надо же, хочет в туалет, а не может». Потом в страхе: «А вдруг я теперь никогда не смогу… даже одна?» Внутренне, в припадке бешенства орёт: «Ссы уже, сволочь!» и на спорящие голоса: «Так, заткнулись там все!», но и это не помогает. Потом беспомощно плачет. Она не может, просто не может этого сделать. Он терпеливо сидит по другую сторону ванны и держит руку. Ничего не происходит! Такое недоверие после их бесстыжего секса кажется ей натуральным кощунством! Ситуация – просто бред! Да, эта тётка со своим дождём восхитительна, уж коль он показал её, – как бархатно блестели его глаза! А она вот не может и ощущает себя никчёмным убожеством.
…Будь моя воля – я бы нассала ему в ботинки!»
– Прости… не в этот раз, – сдаётся Соня, в очередной раз не выжав и капли, но как только мужчина уходит, процесс включается, принося облегчение и жуткий стыд.
Грета читает дальше: «Список его предпочтений вызубрен наизусть, и она исполняет его в совершенстве, без прав на ошибку, словно партию первой скрипки на экзамене в филармонии. Она боится оскорбить его тем, что оставит себе хоть какую-то личную привычку, отличную от его. Никакой гибкости. Никаких выкрутасов. Никакого смеха или смачного поедания пиццы. Она похожа на воду, принимающую форму сосуда.
